[konseki]

Сколько лет прошло, а он всё ещё каждый раз с удивлением смотрит в зеркало, видя своё отражение. Нет, дело не в том, что оно ему не нравится. Но привыкнуть к нему невозможно – разве это его глаза смотрят на него в ответ? Разве это его черты, его волосы, его тело? Из зеркала на него смотрит чужой человек. Иногда он нравится, иногда нет, но он – чужой.

Сколько лет прошло, а он всё никак не может привыкнуть к тому, что это его жизнь. Что это его тихие, пустые будни. Глядя на свою ладонь, он чувствует странную тоску – пальцы невольно сжимаются, словно пытаясь ухватить крепкую рукоять острого меча. И душа жаждет боя ни на жизнь, а на смерть. И душа жаждет смысла, ради которого не стыдно и погибнуть во цвете лет. Ногам хочется идти – идти в долгий тяжёлый путь, преодолевать любые преграды, идти к цели или с целью рядом – не суть важно. Гордая, отважная, преданная – она желает достойного господина или великой судьбы.

Слабая, безвольная, опустошённая – она почти смирилась с тем, что отныне её удел – медленная и бесславная смерть. Смерть с опущенными руками. Позорная, глупая, смешная в своём ничтожестве смерть.

Он устал. Он неимоверно устал день за днём проживать чужую жизнь. Жизнь, в которой для него нет места. С судьбой, которая не оставляет никаких шансов кардинально что-то изменить. Он устал от бесполезной работы – ежедневная нервотрёпка ради дел, которые не дарят ему радости? Но нет смысла искать другое занятие – оно точно также не принесёт отрады душе.

Мир стал другим. Его ценности изменились. Отдавая себя во власть современности, он чувствует себя заблудившимся в лесу из карамельных деревьев – вроде оно сверкает и приятно пахнет, но через полчаса ходу начинает тошнить.

Закопать себя среди бумаг, поставить памятник из корпоративных устоев и ждать на похороны коллег, низменность и глупость которых он презирает – что же ещё осталось.

Нет, он привык к тому, что мир состоит из эгоистов. Даже самые добрые среди всех думают лишь о себе. Смотрят на своё отражение, преданно заглядывая в твои глаза. Порой ему кажется, что действительно лучше лишиться всех чувств и привязанностей да опустошить себя окончательно. Так не будет мучительно больно умирать своей позорной смертью.

Он не хочет становиться старше. Но он никогда не был тем, кому позволено не взрослеть. Представляя себе то будущее, которое столь обыденно и уверенно поджидает его всего через пару-тройку лет – он думает о подоконнике и холодном асфальте, едва припорошенным снегом. Смешно только, жаль только – первый этаж.

Сейчас он готов признать – он лгал себе и прочим. Лгал день за днём, говоря, что сильнее всех. Говоря, что не желает помощи, понимания и сочувствия. Его псевдосамурайский кодекс чести, как когда-то его назвал один недруг, давно потрепался и пропитался слезами. Строгая гордость, беспощадная уверенность в себе не срабатывают в этом мире. Не срабатывают в этой жизни.

Он готов упасть на колени, схватиться руками за голову и закричать – о том, что устал жить один, устал справляться со всеми проблемами сам, устал делать то, в чём не видит смысла, устал помогать другим бескорыстно, устал думать о прочих больше, чем о себе. Устал убеждать, поддерживать и защищать, теперь сам желая помощи, поддержки и защиты.

Он готов признать свою полнейшую слабость – а это конец. Это распахнутое окно и холодный асфальт. Ах, если бы ни этот треклятый первый этаж…

Ах, если бы ни эта неистребимая вера в лучшее завтра. Безосновательная, наивная, глупая вера в то, что ещё есть время всему измениться. И банальный страх того, что после встречи с асфальтом лучше не станет. И цикл начнётся заново.

Один самоубийца, найденный в петле, оставил предсмертную записку со словами «и не вздумайте рожать меня снова». Как знать, может это «снова» окажется в тысячу раз хуже того, что сейчас есть.

Он смотрит на себя в зеркало с равнодушием и спокойствием. Так смотрят на незнакомого человека в толпе – сейчас ты пройдёшь мимо и более его не увидишь. Осталось только дойти до конца дороги. Сколько потребуется и как потребуется – дойти.

И я больше никогда не увижу в зеркале чужое отражение.